* * *
 
Наверное, нет особого смысла пересказывать подробно последующие два с половиной дня… Будто, потеряв фундамент плотина, сдерживавшая огромнейшее количество чувств, эмоций, накопленных и ещё не переданных за наши жизни, обрушилась. И содержимое этого любвихранилища затопило всё вокруг – серые будни, чёрные страхи… оставалось лишь бескрайнее море любви… от горизонта до горизонта, на сколько хватало обзора. Мы и не смотрели по сторонам… мы часами смотрели друг другу в глаза… часами дарили взаимные поцелуи – то нежные и осторожные, то страстные и обжигающие. Жизнь уныло текла за пределами уютного мирка, в котором мы волею судьбы оказались. Мы разговаривали… и просто молчали… мы кормили друг друга с ложечки и обтирали после очередного похода в душ… мы были окружены плотной броней наших отношений… двое… беззащитных, необычайно нежных, хранимых в эти минуты одной лишь взаимной любовью.
И так получилось, что, встав рано утром в четверг, я снова посвятил две минутки, чтобы легонечко погладить спящего рядом со мной ангелочка и понял, что больше меня не тревожит, зарытый где-то, кошмар… я отпустил его, и помогла мне в этом Юлина любовь. Почувствовав прилив бесконечной благодарности, я наклонился к ней и прошептал «Спасибо, Юлечка. Спасибо, милая. Я люблю тебя», осторожно поцеловал её в углочек губ, провёл рукой по животику и начал новый день.
Без пяти девять, меня вызвал генеральный директор. В совещательной комнате было ещё пусто. Я вошёл и притворил за собой дверь.
- Виктор? – вопросительно обратился я к нему.
Генеральный поднял глаза от бумаг, внимательно посмотрел на меня…
- Ну, я вижу, ты теперь в порядке, – наконец проговорил он, – что ни говори, а юная красавица во все времена – лучшее лекарство от всех бед. Полагаю, ты готов к работе?
Я кивнул.
- Но прежде, о неприятном… 
У меня немного похолодело, но совсем чуть-чуть…
- Я хочу, чтобы ты понял, в какое положение ты поставил своего руководителя и тем паче - меня. Запомни, обо всём важном, касающемся бизнеса и людей, работающих в нём, я должен узнавать, самое позднее, в 8.55 утра. В 9.00  - все главные и важные новости говорю я. Я не хочу, чтобы если, не дай Бог, конечно, что-то ещё произойдёт, я чувствовал себя неготовым. 
Я понимающе кивал. Он был прав. И нечего возражать.
- А чтобы, ты хорошо запомнил это правило, в этом месяце ты будешь лишён ста процентов премии. И без обид. Хочу, чтобы и твои подчиненные это правило тоже понимали, и докладывали тебе хоть в три часа утра. 
И, не дав мне возможности даже открыть рот, закончил.
- А теперь, иди. Зайдёшь вместе со всеми.
Я вышел. Да, такая вот она - жизнь. Где-то подгладит по шёрстке, а в основном - засунет толстенную палку в задницу и будет держать в тонусе, чтобы ты скакал туда, куда скажут. Виктор, конечно же, прав… Правее даже некуда, но всё равно ползарплаты уже нет… и чтобы заработать вторую половину мне придётся трудиться столько же.
Я поднял глаза. Директора, начальники и начальницы здоровались – кто-то кивал, кто-то – за руку. В девять ноль-ноль, кучка «указующих путь» втекла в совещательную комнату. Минут через двадцать пять, получив от главного импульс в выходное отверстие организма (образно выражаясь, конечно) в сторону процветания бизнеса (а это серьёзно), все, также дружно, покинули помещение и разбрелись по своим этажам и отделам.
Я спустился на один этаж. Кабинет «5-17» – моё непаханое поле. 
9.30 – все на своих местах, компьютеры включены… кроме двух - моего и Катиного. Сердце немного защемило. Я вдохнул побольше воздуха и переступил порог. С кем-то – за руку, кому-то – кивок, кому-то – просто улыбка. На столе - ворох отчётов. 
«Удивительно, - подумал я. – с какой же скоростью образуются непролазные завалы!». Вынул ноутбук, щёлкнул кнопкой десктопа и погрузился в привычную рутину. О Кате никто не говорил – все работали.
В двенадцать позвонили из отдела кадров и поинтересовались, когда можно назначить встречу с соискателями на должность… Кати. Решили - на пятницу, ближе к вечеру, после того, как я вернусь из прокуратуры. Мир продолжал жить своей жизнью – радости и горечи в нём мелькают порой с такой частотой, что, кажется, может случиться приступ эпилепсии. Лекарством, в большинстве случаев, являются – тёмные очки, натянутые на зеркало души, наушники-вкладыши и ничего не выражающее искреннее выражение лица. Ничего не вижу, ничего не слышу, поэтому - этого просто нет. Жаль у меня так не получалось, хотя уже и тридцатник разменял и давно уже должен был чуть подсушить своё сердце…
Унылые, серые и утомительные будни, посвящённые решению насущного вопроса – на что покупать еду, чем платить за квартиру и так далее…
В 19.00 я, наконец, смог переключиться на разбор своих завалов. От них деваться было некуда. Мозг работал на автопилоте, рука листала страницы, глаза бегали по ровным строчкам печатных букв и стройным колонкам цифр… 
В 22.00 я пришёл к выводу, что устал… собрался… теперь - домой!
Было уже за полночь, когда я переступил порог съёмной квартиры в Ломоносове, которая стала для двух особенных человек, из восьми с лишним миллиардов людей, маленькой сказочной страной. Юля уже спала. Привычно тихо, я принял душ, поужинал, выпил чай и приготовился ловить таинственного Морфея. Сел на кровать… и стал просто смотреть на Юлю… Как она спит… Ей что-то уже снится… она мило и как-то забавно сморщила бровки… наверное, хмурилась…. Потом лицо снова расслабилось. Я нежно гладил её волосы и чуть улыбался, наслаждаясь звучащим в ушах таким нежным и сладким голосочком любимой девушки. Прилёг рядом… аккуратно обнял, прижался губами к её губам… и прошептал «Я люблю тебя». Она улыбнулась во сне. Я закрыл глаза и через мгновение уже присоединился к ней… в её сне.
В ближайшие десять дней я видел Юлю только спящей… И лишь на следующие выходные, в субботу мы снова были вместе. И всё же, было ещё пару событий,  о которых можно и, наверное, стоит упомянуть.